Елена Чумакова — полковник внутренней службы, заместитель начальника (по психологическому обеспечению) отдела медико-психологического обеспечения Главного управления МЧС России по Камчатскому краю, возглавляет психологическую службу ведомства на Камчатке. Эта служба в региональном МЧС функционирует около 26 лет, Елена Чумакова работает здесь 22 года.
У истоков психологической службы МЧС
— Елена Сергеевна, как возникла психологическая служба МЧС, и что она представляет собой в нашем регионе?
— Идея создания службы появилась в 1995 году, во время ликвидации последствий разрушительного землетрясения в Нефтегорске. Тогда в МЧС увидели необходимость профессиональной помощи людям, чьи родственники погибли или пострадали при чрезвычайных ситуациях, чтобы психологи поддерживали пострадавших, да и самих специалистов, работающих в экстремальных условиях. Эта идея воплотилась в сентябре 1999 года, когда был создан Центр экстренной психологической помощи МЧС России.
В штате ГУ МЧС России по Камчатскому краю сейчас шесть психологов. Мы очень приветствуем, когда к нам приходит молодёжь с горящим взглядом, с новыми идеями. Профильное образование, именно психолога МЧС, можно получить в единственном вузе — в Академии гражданской защиты в Санкт-Петербурге.
- Вашу работу можно назвать плановой?
- Часть работы действительно идет по плану: работа с кадрами, взаимодействие с нашими подразделениями. Но такое направление работы как экстренное реагирование абсолютно невозможно запланировать, ведь важно оказаться в нужное время, в нужном месте и работать нон-стоп. Психологическая помощь пострадавшим либо их родственникам нужна при любом ЧС, будь то пожар, лавина, ДТП, крушение самолета, поиск людей в природной среде.
И всегда приходится начинать с нуля, особенно в случае масштабных ЧС. Выстраивается работа, нацеленная на сопровождение семей, которые лишились близких, либо у которых близкие находятся в зоне ЧС.
— То есть это самая сложная и самая импровизационная часть вашей работы?
— Именно так. Даже имея большой опыт работы, каждый раз нашим молодым психологам я говорю: вот приедем и разберёмся на месте. Потому что невозможно точно спрогнозировать, что нас ждёт. В каждом случае важно понимать, какую пользу сейчас ты можешь принести. Если вылетает экстренная группа, надо в кратчайшие строки собраться, предложить руководству включить в состав группы психологов, чтобы сесть в вертолет и улететь в зону ЧС вместе со спасателями, потому что ты нужен там прямо сейчас.
Так было после крушения самолета под Паланой в сентябре 2012 года, когда из находившихся на его борту 14 человек выжили 4. Уже через два часа мы находились в аэропорту, хотя улететь удалось только на следующий день. Нас ждали, вся основная работа предстояла именно там — опознания в морге, работа с семьями, у которых погибли близкие.
Оперативно вылетели и в поселок Ивашка Карагинского района, где в 2014 году упал вертолет. На территорию прибыл родственник одного из погибших, который сразу отправился с группой спасателей на поиск, а я его сопровождала. Был случай, когда пришлось улетать просто с дамской сумочкой и в чём была на рабочем месте, вообще не имея времени на сборы.
В других случаях, если имеется какой-то зазор времени, идут поисковые мероприятия, мы отправляемся в ЦУКС, куда постоянно поступает информация, и отслеживаем каждый момент. Когда начинаются звонки от родственников или других близких, мы забираем этот блок работы на себя и при необходимости открываем «горячую линию».
— Какие задачи вам пришлось выполнять после крушения Ан-26 в Палане 6 июля 2021 года с 28 погибшими?
— Я находилась в отпуске, работать начинали наши молодые психологи, а я прилетела через три дня после авиакатастрофы. В ЦУКС поступила информация о том, что самолет с 24 пассажирами пропал со связи. Когда происходит подобное, с большой долей вероятности это означает крушение. Незамедлительно на помощь и профессиональную поддержку отправились наши старшие коллеги из ЦЭПП МЧС России, 2 специалиста из Москвы и 4 из Хабаровска.
В этот момент психологи быстро прибыли в ЦУКС, начали сбор данных о пассажирах и другой информации. Нам предоставили контакты родственников пассажиров, чтобы мы могли давать им достоверную информацию о ходе поиска. Люди в таких ситуациях не должны в волнении набирать телефоны всех служб и выпрашивать хоть какие-то данные. Общение с близкими мы берем на себя, чтобы преподносить информацию грамотно и лаконично, отслеживая их психоэмоциональное состояние, чтобы кто-то был рядом в этот момент, и сразу же мы выстраиваем их ближайшую жизненную перспективу. Предлагаем психологическую помощь, встречаемся, в случае необходимости сами к ним выезжаем.
— Пришлось ли тогда работать с близкими, приехавшими в Палану на опознание?
— В 2021 году крушение было настолько тяжёлым, что возможности провести обычные опознания не было. Наши спасатели собирали останки, которые затем доставлялись на генетическую экспертизу. И только по её завершении семьи могли проститься с своими близкими и провести траурные мероприятия. Приходилось решать разные вопросы. В одной семье возник конфликт с определением места захоронения погибшего, потому что родители в разводе и жили в разных городах. Велись длительные переговоры с родственниками, и в результате мы помогли достичь согласия.
Работа с семьями погибших велась после обоих крушений самолетов под Паланой. После первой трагедии, в 2012 году, была возможность опознать тела (они были не настолько повреждены, как во время второй катастрофы), и провести траурные мероприятия, проститься с близкими. Мы сопровождали людей в морге, посещали каждую семью, отслеживали психологическое состояние близких, помогали им найти ресурсы для дальнейшей жизни, выстраивали ближайшую жизненную перспективу.
Во время второй трагедии, в 2021 году, основную работу с семьями погибших осуществляли наши коллеги, психологи РСЧС и волонтёры-психологи. Вторая паланская трагедия своим масштабом определила, что действовать необходимо совместно — психологам и МЧС, и РСЧС, и волонтёрам. Только командная работа могла обеспечить психологическую поддержку семьям погибших.
«Подстраиваемся под человека и налаживаем контакт»
— Как подойти к человеку, который только что пережил смерть близкого? Что ему можно говорить и чего нельзя? Есть ли на этот счет у психологов МЧС какой-то регламент?
— Для общения с пострадавшими готовых решений не существует, но есть определенные критерии, система, которой обучают психологов МЧС. К примеру, недопустимо произносить ряд фраз. Нельзя говорить, что всё будет хорошо, нельзя своими высказываниями пытаться в чем-то ограничивать человека. Мы говорим о том, что всё будет по-другому, что есть жизнь до происшествия и после него, но всё это — жизнь.
Разговор всегда начинаем с очень коротких, лаконичных фраз. Я представляюсь и сообщаю людям, что готова оказать им помощь в этой сложной ситуации, и что все возникающие вопросы мы будем решать вместе.
— Наверное, общение с психологом – это далеко не то, чего хотят родственники первое время после трагического известия.
— Именно так. И каждый реагирует по-своему. Кто-то замыкается, у кого-то начинается истерика, другие ищут виноватых, проявляют агрессию. В психологии это называется острой стрессовой реакцией. В лучшем случае психолога просто не воспринимают всерьез. Чаще всего первоначально нас расценивают как дополнительный информационный канал. Люди хотят узнать, что и как произошло с их родственниками; если уже известно, что они погибли — хотят знать, как действовать дальше.
И мы начинаем как бы подстраиваться под человека, на этой базе налаживаем контакт, начинаем вести свою работу по психологическому сопровождению. Помогаем добыть какую-то информацию, решить вопросы. Человек начинает доверять, проговаривает, что его беспокоит и задаёт вопросы о том, как ему жить дальше. Это уже другой этап работы. Мы начинаем его нацеливать на дальнейшую жизнь, на принятие горя, а период этого принятия у всех разный, может длиться и год, и более. Но все эти стадии проживания горя в психологии чётко прописаны.
Поведение пострадавшего можно спрогнозировать. Если человек затих, значит, за этим последует вспышка. И наоборот — когда слишком эмоционален, потом будет упадок сил. То есть мы в целом понимаем, какие эмоциональными реакциями человек будет реагировать на негативные события.
«Научилась держаться и работать внешне безэмоционально»
— Каким было ваше первое ЧС?
— Это был апрель 2006 года, землетрясение в Корякском округе. Тогда никто не погиб, но несколько десятков человек были ранены, в закрытых ныне поселках Корф и Оссора пострадали социальные объекты и жилой фонд. Оставшихся без крова людей пришлось эвакуировать.
Сначала мы круглосуточно работали в аэропорту, встречая самолеты с эвакуированными и сопровождали их на базы отдыха для размещения. Затем практически постоянно находились на этих базах, отслеживали происходящее с людьми. Масштабы эвакуации большие — около тысячи человек. Мы уточняли психоэмоциональное состояние всех эвакуированных, собирали все проблемные вопросы, которые переадресовывались другим краевым службам. Все службы Камчатского края отрабатывали эти вопросы по своим направлениям. Но тесно и ежедневно контактировать с эвакуированными кроме нас было некому, и это являлось нашей прямой задачей.
— А первое ЧС, связанное с гибелью людей?
— Крушение самолёта под Паланой, 2012 год. Маленькая территория, где все друг друга знают, все являются практически родственниками. Поэтому эта трагедия стала всеобщей. В вертолете спасателей, в котором я также летела, глава района вёз очень много гвоздик. Потом я поняла, что для горя такого масштаба на территории не было нужного количества цветов.
Мы помогали с опознаниями, с оформлением необходимых документов, с планированием траурных мероприятий, чтобы всё было этично по отношению к каждой семье. Для многих людей была важна религиозная служба. Священника в этот момент в посёлке не было, и мы организовали онлайн. Службу провёл священник из Петропавловска, звук выводили через громкоговоритель на центральную площадь, где проходило прощание со всеми погибшими. Весь посёлок прощался со своими земляками. Одна из погибших работала в местном музее, обучала детей и была заслуженным и уважаемым человеком в посёлке. Родственники выразили желание забрать ее в город для захоронения, и мы помогли организовать прощание местных жителей с погибшей до транспортировки в Петропавловск-Камчатский.
— Как вы сами переживаете трагедии людей, с которыми работаете?
— Оставаться равнодушным невозможно, особенно если погибли дети. Я научилась держаться и работать внешне безэмоционально, хотя внутри дикое напряжение. Как профессионал я имею право поплакать только за пределами рабочих ситуаций.
— То есть если психолог будет рыдать вместе с пострадавшими, ни к чему хорошему это не приведёт?
— Однозначно нет. Не допускаются в работе и высказывания «я вас понимаю», «я за вас переживаю, потому что я тоже мать» и т.п. Проявление личной позиции может происходить только за рамками ситуации — с семьей, с друзьями.
Кроме того, моя работа как психолога МЧС — достаточно краткосрочный процесс, помощь в самый острый момент. Если человеку необходима психологическая помощь в дальнейшем, этим занимаются другие специалисты, которые планируют длительную систематическую работу.
— Работа как-то повлияла на ваше отношение к жизни и к смерти?
— Да, многие жизненные ценности невольно пришлось пересмотреть, и материальные блага я уже ценю не так высоко, как до этой работы. Потерявшие своих близких люди часто терзаются поиском причин — может быть, он неправильно жил, или не туда и не в нужное время пошёл, или в чем-то виноваты мы и т.д. Но на самом деле так порой просто складываются обстоятельства. Моя работа научила меня ценить каждую минуту, каждую положительную эмоцию, каждый день своей жизни и жизни моих близких. Я радуюсь, что они здоровы и находятся рядом, стараюсь отдавать им максимальное количество любви, тепла и внимания. Ведь я абсолютно не знаю, что будет через час, через два или завтра.
«Не жду обращений от сотрудников и инициирую встречу сама»
— Елена Сергеевна, чему психологи МЧС учат спасателей и пожарных?
— Обучение ведем по разным направлениям, в том числе учим общаться с людьми в зоне ЧС, если рядом нет психолога, а они находятся в тяжелом психоэмоциональном состоянии. Учим работать в условиях стресса, во время аварийно-спасательных работ; учим отслеживать собственное психологическое состояние после большого объема работы на предмет острых стрессовых реакций. Учим приёмам самовосстановления — релаксации, дыхательной гимнастике, самовнушению и многому другому на случай, если не будет возможности в нужную минуту обратиться к психологу. Проводим командные игры, чтобы отследить взаимоотношения в коллективе и при необходимости их скорректировать, дать возможность разгрузится и получить новый заряд положительных эмоций.
— Спасатели не стесняются работать с психологами?
— Они часто смеются и отшучиваются. Но многие подходят к нам с своими личными проблемами в семейных и родительско-детских взаимоотношениях, личностными переживаниями. И мы оказываем индивидуально психологическую помощь. Если руководители подразделений замечают со стороны личного состава какие-то изменения в поведении, обращаются к нам за помощью, и тогда мы инициативу проявляем сами, приглашаем человека на встречу, выясняем, что происходит и пытаемся помочь человеку разрешить сложившуюся ситуацию.
— Часто ли после ЧС у сотрудников возникают стрессовые реакции?
— Бывают такие ЧС, где стресс неизбежен, и тогда я не жду обращений от сотрудников и инициирую встречу сама. После крупных ЧС и происшествий, когда спасатели работают группой, я уточняю информацию у руководителей о психоэмоциональном состоянии личного состава. Чувствуя необходимость и понимая, что сами они ко мне не придут, а ситуация была очень тяжелая, я организую сбор всей группы.
В ряде случаев мы проводили дебрифинги — погружались в пережитое состояние, прорабатывали каждый момент и поэтапно возвращались. Выяснялось, что у кто-то вследствие стресса появились пищевые расстройства из-за негативных ассоциаций, бессонница. Все проговаривают свои чувства и переживания, могут даже расплакаться, потому что гибель, особенно детей, невозможно воспринимать спокойно, какой бы колоссальный опыт ты не имел. Эти ситуации важно психологически отработать, чтобы у ребят не осталось глубоких травм и последствий.
«Мам, у тебя отвратительная профессия»
— Как ваши дети относятся к маминой работе?
— Они уже достаточно взрослые, 14 и 16 лет. В более ранний период они пребывали в созданной мною иллюзии, что у мамы просто хорошая и интересная работа. Но из-за того, что меня часто не бывало дома ночами, приходилось незаметно убегать, у дочери в 6 лет случилась истерика в момент, когда я в очередной раз надевала форму. Она рыдала, просила снять форму и остаться дома. Тогда я приняла решение всю форменную одежду перевезти в кабинет, чтобы уходить и возвращаться как обычная мама. Но дети вырастали. И если раньше рабочие вопросы мне приходилось решать в комнате или на кухне, за плотно закрытыми дверями, то позже что-то скрывать стало сложно. Они узнавали о пожарах, о ЧС и задавали свои вопросы, и я уже не старалась ничего скрывать.
И года два назад дочь сказала: «Мам, у тебя отвратительная профессия, ты собираешь всю боль людей на себя».
Я ответила ей, кто-то должен приходить на помощь, когда человеку особенно плохо. Каждый раз, когда мне это удаётся, и я слышу простые слова благодарности, для меня это самое большое поощрение.
Мария ШУПЕНИК
Опубликовано в газете "Камчатский край"
